Власовцев в плен не брать  - Сергей Михеенков

Следом, тяжело дыша, грохотал сапогами Иван Фёдорович Терентьев. Тучный, невысокого роста, он нелепо размахивал винтовкой с примкнутым штыком, так что казалось – вот-вот штык воткнётся или в землю, или в кого-нибудь из бегущих рядом. Бывший интендант, почти с самого начала войны заведовал складом ПФС. Человек слаб – завёл подругу, а она, почуяв волю и свою женскую силу, начала посматривать на женихов рангом повыше. Предъявил ей претензии. Она «претензию» под левым глазом, величиной с медаль, показала своему новому покровителю и кормильцу. Тот прислал внеплановую проверку. На таких складах всегда можно найти и вошку, и блошку… И вот теперь майор Терентьев бежал с винтовкой, нездоровым свистом в горле напоминая своему непосредственному командиру, что он рядом и готов искупить кровью то, что накопали в его хозяйстве ревизоры. В Москве у него были жена и сын. Майор Терентьев, потеряв должность, очень переживал за них. В тылу жилось несыто, а помогать им, как раньше, он уже не мог…

Рыкуну было лет двадцать пять. Старший лейтенант. Два ордена Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги». Награды, как и звания, лишён до искупления вины кровью. Бывший командир взвода пешей разведки. Вернувшись из очередного поиска без «языка» и с тремя убитыми товарищами, напился самогонки, принесённой разведчиками из ближайшей деревни, и из трофейного пулемёта изрешетил машину начальника штаба полка. К счастью, начштаба и водитель успели выпрыгнуть из «виллиса» и укрыться в придорожном кювете. Причину своего проступка объяснить не смог. У него был самый большой срок – три месяца. Больше не давали. Как и все, он надеялся вернуться в полк. А главное – вернуть ордена…

Когда подбежали к пересохшему ручью, немецкая траншея ожила вначале одиночными винтовочными выстрелами, а потом плеснул пламенем тот самый пулемёт, дежурный огонь которого Турчин наблюдал ночью. Пулемётчик был опытный. Он дал вначале короткую, для уточнения расстояния, а потом начал молотить в середину корпуса и выше. Сразу – кто убит, кто ранен, кто, парализованный страхом, залёг на дне сухого ручья и спрятался за муравьиной кочкой, к счастью, оказавшейся рядом.

Турчин успел положить своих и приказал через пятнадцать минут собраться в пересохшей протоке. По ней они отползли немного в сторону, где их не ждали, и там, всей гурьбой, вскочили и кинулись к траншее. Несколько винтовочных выстрелов не смогли остановить их. Автоматы заработали слишком поздно, автоматчиков они успели забросать гранатами. Когда спрыгнули в траншею, заметили убегающих в сторону пулемётного окопа уцелевших немцев. Тут же ринулись за ними. И напоролись на пулемётную очередь. Четверо, бежавших рядом с Турчиным, упали. Через них перепрыгивали бежавшие следом. Ещё несколько человек закувыркались по брустверу, ломая руки и ноги. Бегущему впереди Турчина штрафнику пуля попала в голову, и Турчин видел, как лопнула каска и вырвало затылок. И он вдруг понял, что им не преодолеть огня скорострельного МГ-42. Слишком плотную выстилал тот очередь. И Турчин кинулся на землю. Тут же попадали все остальные.

Раненых они стащили в ход сообщения. Наполовину заваленная землёй и различным окопным хламом, который обычно накапливается в обороне, траншея по-прежнему продолжала выполнять свою функцию.

– Фоминых! Терентьев! Рыкун! Приготовиться! – крикнул Турчин. – Вперёд!

Пулемёт вырвал из их толпы ещё нескольких и замолчал. И тотчас из воронки, к которой они бежали, наклонив штыки, выскочили несколько немцев и кинулись навстречу.

– А-а-а! – закричал Фоминых, обгоняя Турчина.

Турчин успел ухватить взглядом лихорадочно прыгающих глаз, как Фоминых ловко, одним коротким щелчком, отбил удар немца и вогнал ему в грудь штык. Над головой Турчина свистнула, ребром разрезая воздух, сапёрная лопата. Кто-то из немцев метнул её, прицеливаясь, видимо, именно в него. Он отшатнулся в сторону, пропустил мимо плоский штык и ударил с разворота затыльником приклада. Попал точно под обрез каски и почувствовал, как хрустнуло под прикладом живое, податливое. В следующее мгновение его сбили с ног. Он даже не понял, кто, свои или чужие. Началась свалка, в которой каждый рвал своего врага…

Штрафной батальон уже ревел глотками и недружно палил из винтовок где-то в конце второй линии, а гвардейская рота старшего лейтенанта Воронцова всё ещё лежала перед дотом.

Воронцов молча слушал, как танкист материл свои экипажи за неточную и неуверенную стрельбу.

– Хватит, Кравченко, – сказал он танкисту. – Я посылаю своих. Поддержи тремя-четырьмя осколочными и переноси огонь на дот. Только не побей мне ребят.

– Ты что? Охренел! Думаешь, мои совсем стрелять не умеют? – обиделся танкист.

Год назад Воронцов взял бы с собой троих-четверых из самых надёжных, побольше гранат и полез бы к той злополучной самоходке сам. Но теперь были другие обстоятельства, и на смерть надо посылать кого-то другого. Все они ходили под пулями. Но ползти к самоходке, чтобы забросать её гранатами и, если не поджечь, то хотя бы заставить ворохнуться, вылезти из укрытия для смены позиции, – эту работу должен выполнить сверх той меры, которая отпущена на всех поровну. Во всяком случае, так казалось каждому из бойцов старшего лейтенанта Воронцова. Кого послать? Кто дойдёт? Потому что, если первая группа не дойдёт, то вторая зароется носом в землю в десяти шагах от исходных и ничем её уже не поднимешь. Солдат под пулями с землёй расстаётся тяжело. Идти туда, в пекло, когда вся рота окапывается, – это не для всякого.

Командир второго взвода старшина Численко знал, о чём сейчас думает ротный. Тем более что самоходка обнаружилась по фронту именно его взвода. Он отвернулся, уже чувствуя, что Воронцов сейчас повернётся и некоторое время будет молча смотреть ему в глаза.

– Иван! – окликнул его Воронцов по имени.

Нетрудно было догадаться, что это означало. Сердце старшины вздрогнуло и защемило мгновенной болью, как будто сердечные клапаны начали закачивать слишком горячую кровь.

– Понял… – ответил Численко, перехватил автомат за ремень и, низко припадая к земле, побежал к цепочке окопов второго взвода.

– Ну, мазута, лучших ребят на смерть посылаю, – сказал Воронцов танкисту. – Сейчас они выгонят её из кустов. Так что прикажи своим башнёрам смотреть в оба.

– Мы своё дело сделаем, – ответил лейтенант Кравченко.

– Вам деваться некуда. Если вы её прошлёпаете, и она уползёт…

Вместе с комьями глины Численко обвалился в просторную воронку, посмотрел на Лучникова, сидевшего на краю возле пулемёта, и сказал:

– Все трое – со мной. Взять по две противотанковых гранаты. Лишнее оставить. Задача следующая…

Все трое – это Лучников, Колобаев и Сороковетов.

– Штрафники, называется, – ворчал, с тоской оглядывая надёжную воронку Сороковетов. С минуты на минуту её предстояло покинуть и ползти по открытому пространству, которое хорошо просматривалось и простреливалось из дота с высотки. – Оставили… Подчищай за ними… Будь я маршалом…